Диктатура безумия

Летом 1994 года, приехав на международный конгресс по социальной психиатрии в Гамбург, мы увидели странную картину: заметное число делегатов конгресса выглядели как душевнобольные. «Удивительно! Почему западные врачи так похожи на своих пациентов?» – подумали мы. Но вскоре выяснилось, что это натуральные пациенты.

Мы снова изумились: как можно допускать показывать больных людей огромному залу, будто зверюшек в цирке? Западные коллеги снисходительно улыбнулись стереотипности нашего мышления и объяснили, что мы являемся свидетелями величайшего гуманистического эксперимента. Впервые на научном конгрессе пациенты психиатрических клиник, в том числе и страдающие глубокими расстройствами, будут делать доклады наравне с корифеями медицины.

И они действительно их делали, перемежая подробные описания бреда и галлюцинаций с яростной критикой врачей и методов лечения, а также требуя для себя права на вождение машины, на работу в суде и прочих органах власти. Поведение врачей тоже, впрочем, было для нас непривычным. Они все время что-то жевали, пили воду из бутылочек, громко переговаривались, вставали посреди выступлений – даже когда доклад делал ученый с мировым именем! – и косяками выходили из зала. Очереди за кофе и бутербродами в рабочее время и в перерывах были практически одинаковыми. Слушая же выступления пациентов, врачи почему-то очень веселились. Так дошкольники и младшие школьники потешаются, глядя на клоунов, дубасящих друг друга надувными молотками. Подобная бестактность шла вразрез с нашими представлениями о врачебной этике, но мы и это списали на совковую стереотипность. В последний же день произошло нечто и вовсе невообразимое. Больные, на которых вся эта непривычная обстановка действовала возбуждающе, совершенно растормозились и уже без приглашения валом повалили на сцену, пытаясь дорваться до микрофона. Индианка с черными распущенными волосами, в ярком экзотическом наряде завывала, размахивая руками, которые были все от плеч до запястий увешаны сверкающими браслетами. Так, наверное, неистовствали древние пифии, впадая в экстаз. Другой, местный пациент (вернее, клиент – на конгрессе много говорилось о том, что из соображений политкорректности больных теперь нельзя называть пациентами, поскольку это ставит их в подчиненное, а значит, униженное положение) кричал, что ему в Германии тесно, не хватает свободы. И грозился сбежать в пампасы. А потом, оборвав себя на полуслове, запел песню тех самых пампасов или, может быть, прерий и принялся изображать ковбоя верхом на лошади. Но вскоре и песня была прервана, потому что любитель свободы подбежал к старому профессору, восседавшему в президиуме, и начал его душить. Устроителям пришлось поступиться правами человека, и раздухарившегося ковбоя вывели из зала. Но не успели мы перевести дух, как на сцену выскочила девица, которая, не претендуя на микрофон, с размаху плюхнулась на колени к другому члену президиума (он был гораздо моложе первого) и быстрыми, ловкими движениями стала его раздевать. Зал взревел от восторга. Сквозь хохот, свист и ободряющие выкрики психиатрической братии доносились обрывки фраз: «Что мы тут делаем?.. Дорогой, мы только теряем время... Пойдем отсюда... Мы нужны друг другу...» Тут уж мы не выдержали и, плюнув на политкорректность, сказали немецкой коллеге, которая нас опекала на конгрессе: «Зачем было привозить сюда эту больную женщину? У нее же острый психоз». Коллега отреагировала неожиданно. – Откуда вы знаете, что это больная? – с заметным раздражением спросила она. – Вы что, ее тестировали? Может, это как раз психиатр, подруга доктора Крюгера... Мы пристыженно замолкли, ведь и вправду не тестировали... А то, что видно невооруженным глазом, так это у кого какое зрение... Но тут нашу подмоченную было репутацию спас сам полураздетый доктор Крюгер (назовем его так). Отстраняя непрошенную возлюбленную, он извинился в микрофон перед залом за то, что больная разволновалась и ведет себя несколько аффектированно. Что было дальше, мы, честно говоря, помним слабо. Осталось лишь впечатление кошмара, какого-то всеобщего беснования. А еще в опухшей голове промелькнула мысль, что на следующем конгрессе душевнобольные, наверное, будут уже сидеть не только в зале, но и в президиуме. А через раз полностью захватят власть, станут главными устроителями. Ведь с их маниакальным напором они сметут на своем пути любую преграду. Тогда нам эта мысль показалась скорее юмористической. Во всяком случае, мы не стали ее развивать. Но теперь, глядя на то, что происходит вокруг, как-то очень живо припомнили свои гамбургские впечатления и подумали, что всё это скорее грустно, нежели смешно. А главное, совсем не так далеко от истины, как нам казалось в начале 90-х! На конгрессе была воочию явлена одна из важнейших тенденций современного переустройства мира – стирание границ между безумием и нормой.

Вообще-то разговоры о том, что нормальных людей в принципе не существует и что никто не знает, где кончается яркая личность и начинается личность психически нездоровая, велись давно. Мы, во всяком случае, помним подобные сентенции с самого детства. А кому незнаком расхожий миф о сцепленности безумия и гениальности? Равно как и о том, что все талантливые люди хоть с легким, но приветом? Во времена застоя критическое отношение к психиатрии среди нашей интеллигенции усугублялось еще и практикой помещения диссидентов в сумасшедший дом. Случаев таких было не столь много, как принято думать, но зато они получали громкую огласку, ибо в брежневское время в «железном занавесе» появились бреши: кто-то слушал радиостанцию «Голос Америки», кто-то читал самиздатовскую литературу. И даже тогда, когда диссидент действительно был психически не вполне нормален, на это закрывали глаза, потому что восхищение храбростью человека, который подвергал себя риску во имя всеобщей свободы, перевешивало все остальные соображения. Поэтому когда в перестройку разрешили сниматься с психиатрического учета по желанию или вовсе не вставать на учет, общество восприняло это законодательное послабление как торжество попранной справедливости. Казалось, что политические борцы наконец получили право снять с себя ложные обвинения. Но на деле вышло, что с учета снялось огромное количество настоящих больных, ведь один из признаков серьезной душевной болезни – это снижение критики. Больной неадекватно оценивает свое состояние, считая себя абсолютно здоровым, а близких, советующих ему лечиться, сумасшедшими или злодеями. Мы часто склонны превозносить свою самобытность и первенство даже в каких-то отрицательных вещах. По логике «наши паралитики – самые прогрессивные». Но в данном случае подобную логику легко развенчать. В 1997 г. петербургское издательство «Питер Пресс» выпустило книгу американского автора Э. Фуллера Торри «Шизофрения». В ней, в частности, рассказывается о так называемой деинституализации, разгосударствлении психиатрической помощи в США – процессе, включавшем в себя, в частности, и резкое сокращение пациентов в государственных психиатрических больницах. Эта политика стала набирать в Америке силу с начала 60-х гг., как раз тогда, когда пошла разработка социальных проектов, вроде бы совсем разных и независимых друг от друга, а на самом деле связанных одной целью: целью построения глобалистского общества. «Масштабы деинституациализации, – пишет автор, – с трудом поддаются восприятию. В 1955 г. в государственных психиатрических клиниках насчитывалось 559 тыс. хронически больных. Сегодня их менее 90 тысяч. Численность населения в период с 1955 по 1993 г. выросла со 166 до 258 млн. человек, а это значит, что если бы на душу населения в 1993 г. приходилось такое же количество госпитализированных пациентов, как и в 1955 г., то общее их число составило бы 869 тыс. Следовательно, в настоящее время примерно 780 тыс. человек, т.е. более трех четвертей миллиона, которые в 1955 г. находились бы в психиатрических лечебницах, живут среди нас». И подводит итог, говоря: «90 процентов из тех, кто сорок лет назад был бы помещен в психиатрическую больницу, сегодня в ней не находится». По мнению автора, на такое положение дел во многом повлияла нашумевшая книга Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки», вышедшая в свет в 1962 г. В России более известен одноименный фильм, снятый по этой книге.

С подачи Кизи люди начали путать причину и следствие: госпитализация стала считаться одной из серьезных причин психических заболеваний. И соответственно, в качестве лечения предлагалось просто выпустить больных на свободу. В фильме, как вы помните, эта идея воплощена в образе индейца, убегающего из сумасшедшего дома, который как-то подозрительно напоминает концлагерь. (Так что крик о «карательной психиатрии», поднявшийся у нас в перестройку, тоже был эхом, долетевшим с другого континента, когда появилась возможность сокрушить психиатрическую службу не только в Америке, но и в Советском Союзе.) Фуллер считает, что Кен Кизи добросовестно заблуждался, хотел хорошего и просто чего-то не додумал. Но скорее тут заблуждается Фуллер, а Кизи был весьма искушенным человеком и добросовестно выполнял заказ. В 60-е гг. он играл одну из важных ролей в создании так называемой молодежной контркультуры, крупнейшего глобалистского проекта по внедрению идеологии неоязычества. Кизи читал лекции в Изаленском институте, девизом которого был позаимствованный у сатанистов призыв «Делай, что хочешь». Зачем понадобилось разрушать психиатрическую службу, мы скажем чуть позже. Пока лишь отметим, что делалось это умышленно. Очень способствовали «освобождению» психических больных, по словам Фуллера, и американские юристы, коих, кстати, расплодилось в те годы великое множество. В главе «Масштабы бедствия» читаем: «В штате Висконсин один такой защитник заявлял, что больной шизофренией – человек, поедавший свои фекалии – для самого себя опасности не составляет, и судья, приняв сторону защиты, не счел необходимым принудительно лечить больного». «В качестве награды за свою деятельность, – горько иронизирует Фуллер, – они <юристы> имеют теперь огромное число бездомных, психически больных людей, которые зато свободны – свободны находиться в состоянии постоянного психоза». Читаешь эту книгу – и почти все, что в ней написано о разрушении психиатрической помощи, может быть отнесено к нам. Прибавить только надо лет 30 – и получится ситуация в России. Например, Фуллер сетует на то, что услуги психиатров и психологов после разгосударствления психиатрических служб стали для многих недоступными. Специалистов сколько угодно, но они предпочитают заниматься частной практикой. Разве у нас не то же самое? До перестройки все психиатрические службы были бесплатными. Теперь во многих – в том числе детских! – официально лечат за деньги и немалые. Сильно возросла стоимость лекарств. Ряд дешевых отечественных препаратов (таких, скажем, как пиразидол, азафен, френолон) исчезли из продажи; перечень лекарств, которые больные с группой инвалидности должны получать бесплатно, теперь сильно ограничен. Обратите внимание, что даже в таком ультракапиталистическом государстве, как США, психиатрическая помощь еще недавно была бесплатной, поскольку душевные заболевания входили в разряд социально значимых, и государство считало своим долгом, с одной стороны, покровительствовать таким больным, а с другой, обеспечивать здоровым их вполне законное право на психическую безопасность. Теперь, после смены «курса» не то что о психической безопасности нет речи, но и физическая часто не обеспечивается. «По данным одной из работ, – пишет Фуллер, – за последний год 9 процентов больных шизофренией, не изолированных от общества, в драках применяли оружие...

По другим данным, 27 процентов выписанных из психиатрических клиник пациентов, как мужского, так и женского пола, совершили, по крайней мере, один акт насилия в течение первых четырех месяцев после выхода из больницы. Резко увеличилось также число актов агрессии, совершаемых больными шизофренией против членов их семей». Ничего удивительного, что автор называет разгосударствление психиатрической службы «самым крупным провалившимся социальным экспериментом в Америке» и добавляет, что оно «сравнимо по своим последствиям со спуском на воду своеобразного психиатрического «Титаника». Тем не менее, эксперимент не только не прекращен, но и распространен на другие страны. В том числе на нашу. Результаты соответствующие: огромное количество бомжей, нелеченных алкоголиков, которые беспрепятственно терроризируют и взрослых членов семьи, и детей. А малолетние бродяжки, среди которых так высок процент психической патологии? Да и рост тяжких преступлений во многом на совести лукавых гуманистов. Теперь человек, страдающий серьезным психическим расстройством, может сколько угодно угрожать своим близким. Пока он не привел свою угрозу в исполнение – не смей говорить о принудительной госпитализации. Муж одной нашей знакомой в состоянии психоза бросал с балкона тяжелые предметы. И что, его удалось положить в больницу? Как бы не так! Он от лечения отказывался, считая себя идельно здоровым. А жене, когда она пришла в психдиспансер, сказали: «Сожалеем, но ничем не можем помочь. Вот если б он не просто сбросил с балкона телевизор, а пришиб прохожего, тогда – да, мы бы за ним приехали. А в данном случае не имеем права». Если еще раз повторить вслед за Фуллером длинное и труднопроизносимое слово, надо отметить, что деинституализировав лечение, адепты глобализма институализировали, как бы огосударствили, узаконили безумие. А попросту можно сказать так: широко раскрыв двери сумасшедших домов, они стараются превратить в дурдом весь мир. Объявив больных здоровыми, одновременно прикладывают гигантские усилия к тому, чтобы здоровых свести с ума. У нас, правда, «процесс пошел» с опозданием на несколько десятков лет. Как-то раз, уже не в Германии, а в Москве мы долго беседовали с немцем. Разговор был сложным и касался духовных проблем современной жизни. Обычно с иностранцами такие беседы длятся, – если вообще возникают, – очень недолго. Их это явно утомляет. А наш немецкий гость понимал все с полуслова и был настолько захвачен разговором, что не проявлял ни малейших признаков усталости. И даже, позабыв о европейском этикете, готов был проговорить до утра. – А что думают по поводу обсуждаемых нами проблем люди вашего круга в Германии? – спросили мы, тайно вздохнув о том, что не встретили там столь близких по духу собеседников. Лицо немецкого историка омрачилось. – У меня нет круга. В Германии мне вообще некому это сказать. – Почему? Он ответил, не задумываясь: – У нас «промывка мозгов» длится уже более 40 лет, а у вас она только началась. Так что в России еще много нормальных людей, которые способны вникнуть в смысл происходящего